Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— Можете не опасаться, что от нас кто-то что-то узнает, — заверил его в свою очередь Циммерман. — Нас интересуют лишь ваши показания, а вовсе не обстоятельства, не имеющие никакого отношения к делу.

— Ну, если так, — облегченно согласился советник, — я, естественно, готов…

— Не опасайтесь, — продолжал комиссар, — мы только хотим убедиться, что свидетели этого происшествия — то есть вы и вдова Домбровски — в это время находились на том же месте в квартире первого этажа дома, стоящего прямо против места, где произошла авария. Нам безразлично, что вы там делали, как были одеты, что могло произойти до или после того. Предположим, фрау Домбровски навестила вас, чтобы вместе посмотреть телевизор.

— Ну, если так, — видно было, что Лаймеру полегчало от тактичного намека Циммермана, — я весь к вашим услугам.

И он начал рассказывать.

— Я как раз раскурил сигару — уже вторую за вечер, — когда фрау Домбровски, которая многие годы по-дружески приглядывает за моим хозяйством, вдруг воскликнула у окна: «Какой ужас!»

Вдова перебила его:

— Только что передали вечерние новости. В комнате от его сигар было нечем дышать. Я открыла окно и в этот момент заметила на улице черный автомобиль, который прямо перед нашим домом сбил какого-то человека, сбил и переехал его, или, точнее, буквально раздавил. И тут я не выдержала и вскрикнула: «Какой ужас!»

— Ну, я перепугался, — теперь охотно подхватил и советник, — и тоже подбежал к окну. Сначала не мог понять, что происходит, но потом ясно увидел большой, мощный автомобиль, который ездил туда-сюда… точнее, взад-вперед. И вдруг быстро умчался. А на улице остался только темный бесформенный предмет, останки того, кто еще несколько секунд назад был человеком. Я счел своим долгом немедленно сообщить в полицию.

Мнения некоторых друзей и знакомых о гибели их коллеги Хайнца Хорстмана, ведущего репортера газеты «Мюнхенский утренний курьер».

1. Лотар, редактор воскресного приложения.

«Гениальный парень. Умел так описать пожар, что строчки буквально дымились. Из его путевых репортажей вы заодно узнавали о беззакониях, творящихся в любой части света. Возьмите его репортажи из Греции. Он понял, что дело идет к диктатуре военных, раньше чем любой другой.

Понятно, часто это расценивалось как неуместное и в печать не шло. В таких случаях он был вне себя. Потом оставил это и начал разгребать грязь у нас здесь, занялся людьми, чьи капиталы и состояния нажиты были незаконным путем. Разумеется, такие интересы и могли привести к такому концу».

2. Ингеборг Файнер, секретарь редакции «Мюнхенских вечерних вестей», главного конкурента «Мюнхенского утреннего курьера».

«Хорстман не останавливался ни перед чем. Заявился к нам и так долго морочил мне голову, что я в конце концов согласилась поужинать с ним в „Золотых воротах“. Там он попытался меня охмурить. Хотел, чтобы я рассказала все о нашей редакции и, главное, о шеф-редакторе Вардайнере. И вдобавок захотел со мной переспать. Разумеется, у него ничего не вышло — тогда мной всерьез интересовался сам Вардайнер. Как я могла знать, что история с Вардайнером так неудачно кончится?»

3. Вальдемар Вольрих, руководитель администрации газеты «Мюнхенский утренний курьер».

«Мы были с Хорстманом довольно близки, и не только по выпивкам и прочим радостям жизни.

Когда он появился в нашей газете, я заботился о нем, как о родном брате. Начинал он с фельетонов: например, он зацепил кое-каких старевших кинозвезд, которые когда-то спали с нацистами… но попробуй это докажи! Пришлось изрядно попотеть, чтобы его не выгнали.

Потом я подсказал Хайнцу, то есть Хорстману, заняться репортажами — например, об условиях жизни в негритянских гетто США и тому подобное. Делал он это великолепно, но всегда хотел добраться до корня вещей и требовал головы виновных. В последнее время решил попортить кровь некоторым шишкам здесь, в Баварии. Это было уже чересчур. Я настоятельно просил его умерить пыл и в его собственных интересах, и ради жены, с которой мы всегда прекрасно понимали друг друга. Но и только — любые измышления о моей связи с женой Хорстмана решительно отрицаю!»

4. Карл Гольднер, «свободный художник», в настоящее время сотрудничающий о «Мюнхенскими вечерними вестями».

«Хорстман — тот тип, который был идеалом моей юности. Это тип гончего пса, неутомимого и целеустремленного, — первоклассный охотник! Но чтобы за это заплатить головой — это уж слишком!»

5. Тириш — директор издательства и совладелец «Мюнхенского утреннего курьера».

«Газета, в конце концов, не страховая контора и не благотворительное общество. Это коммерческое предприятие, которое должно стараться удовлетворить потребности читателей. Естественно, для нас важны и высокие материи — демократические воззрения, права человека, свобода, справедливость и тому подобное. Тут Хорстман пользовался полной свободой действий. Мог писать обо всем, чего требовала его совесть, если для этого в газете находилось место. Наша газета была ему вторым домом, где он чувствовал себя идеально. Не раз говорил мне это в дружеских беседах.

Его загадочная смерть — большая утрата для нас. Я лично придерживаюсь мнения, что Хорстман в своих довольно рискованных странствиях по закулисной жизни нашего общества зашел слишком далеко и стал жертвой преступников. Но еще более вероятно, что это и вправду был несчастный случай, трагически оборвавший его творческую карьеру».

Казалось, комиссар Циммерман не в силах покинуть место происшествия. Молча следил он за работой двух групп специалистов — из дорожной полиции и из отдела по расследованию убийств. Работой, которая могла длиться еще часами.

Инспектор Фельдер уже отпустил обоих свидетелей. Он знал, что шеф не будет спешить домой, к своей вечно недовольной жене и дерзкому, капризному сыну. Все, ценившие Циммермана как непревзойденного специалиста по расследованию убийств, в то же время знали, что за успехи в работе тот платит неладами в семейной жизни.

Он привык проводить дни и ночи среди трупов и бумаг. Ночевал в кабинете, только изредка позванивая жене. И практически при этом только терпеливо слушал — так же терпеливо, как допрашивал преступников или изучал бумаги, — только временами повторяя в трубку: «Прошу тебя, постарайся меня понять». Но понять Циммермана не всегда удавалось даже его ближайшим сотрудникам, разве что кроме Фельдера и Келлера. Тем смешнее было полагать, что это сумеет жена.

Фельдер проводил с Циммерманом больше времени, чем его семья. Знал его настолько хорошо, что понимал, даже когда Циммерман не говорил ни слова. Вот сейчас он понял, что шеф ждет не так первых результатов осмотра трупа, как заключения автоинспекции.

Его сообщил сам капитан Крамер-Марайн.

«1. Можно полагать, что машина, которой было совершено убийство, — это большой автомобиль черного цвета. Мы обнаружили обломки черного лака с кузова, удивительно чистые по химическому составу. Это означает, что владелец тщательно ухаживал за машиной.

2. Небольшие осколки стекла, видимо из автомобильной фары, подлежат тщательному изучению.

3. Наиболее вероятно, что автомобиль, сбивший жертву, относился к числу наиболее дорогих. Например, „мерседес-300 или 600“, или „бентли“, „роллс-ройс“. Или один из больших американских автомобилей. После лабораторных исследований сможем сообщить более конкретные данные».

— Да, похоже, случай проходит по высшему классу, — буркнул Циммерман, вежливо поблагодарив коллегу. Потом спросил у Фельдера адрес Хайнца Хорстмана.

— Максимилианштрассе, возле Драматического театра, первый подъезд, четвертый этаж.

Циммерман кивнул. Только сев в служебную машину, заметил:

— Надо же! Смерть Хорстмана могла послужить материалом для самого сенсационного репортажа за всю карьеру, только вот сам он уже не сможет им воспользоваться.

Хельгу Хорстман, теперь уже вдову, дома они не застали. Сколько ни звонили, двери квартиры оставались запертыми. Соседи, разбуженные среди ночи, не слишком дружелюбно реагировали на вторжение полиции. Но Циммерман сохранял ледяное спокойствие.

Один сосед заявил, что никакого Хорстмана не знает и что вообще не интересуется людьми, которых угораздило поселиться рядом с ним. Другой сердито заявил, что с Хорстманами не желает иметь ничего общего, что они явно анархистская публика, сплошь шум, и пьянки, и скандалы, и у них явно занимаются мерзким групповым сексом…

Только третья соседка, бывшая субретка, в годы славы любимица Ингольштадта, точно знала, что полиции нужно.

— Но, господа, как вам в голову могло прийти именно сегодня искать фрау Хорстман дома? Сегодня, когда проходит бал прессы? Могли бы и сами сообразить, где ее искать, и нечего было будить меня!